Так, некий боярин по имени Феодор, наученный дьяволом, думал, что со святым появились здесь большие богатства, и потому послал ночью разбойников, чтобы те, придя к нему, отобрали у него сокровища и сделали ему зло. Но когда разбойники пошли к монастырю святого и были уже поблизости, они увидели множество людей вокруг монастыря блаженного: кто-то стрелял из лука, кто-то делал что-то иное. И разбойники, глядя на это, остановились поодаль и ожидали, когда те уйдут прочь, чтобы напасть на святого. Но долго стояли разбойники, а те от монастыря уходить не собирались. Так разбойники и ушли ни с чем, не сумев причинить святому никакого зла.
На следующую ночь вновь пришли подосланные разбойники и снова подобным же образом увидели каких-то людей в еще большем, чем в первый раз, количестве. Эти тоже, словно какие-то воины, стреляли. Поэтому разбойники испугались еще больше и возвратились и рассказали своему боярину, как они приходили к святому в первый и во второй раз и как видели множество стреляющих воинов.
Феодор же, услышав это, удивился и подумал, что кто-то из вельмож пришел к святому просить молитвы, и послал в монастырь блаженного Кирилла, желая разузнать наверняка, кто был в монастыре вчера и третьего дня. И посланцы, узнав, что более недели в том монастыре никого не было, сообщили это Феодору. Феодор же, услышав это, пришел в чувство и раскаялся в согрешении. Ибо понял он, что святой — настоящий человек Божий, что Пречистая укрывает его от зол, и потому испугался, как бы не получить от Бога большое возмездие за то, что хотел причинить скорбь такому человеку. Потому быстро побежал он к святому и, каясь со слезами в согрешениях, рассказал ему о происшедшем: как он посылал на него разбойников и какое видение видели они в первый и во второй раз. Блаженный же Кирилл, утешив его, чтобы тот из-за этого не горевал, сказал ему: «Верь мне, чадо Феодор, что ничего другого в этой жизни я не имею, кроме этой ризы, которую ты на мне видишь, и немногих книжек».
Феодор удивился его простоте и нестяжательности, а еще больше помощи ему Божией. Вернулся он к себе домой и сказал: «Благодарю тебя, Господь Человеколюбец, что не дал врагу уловить меня грешного и не попустил меня причинить скорбь твоему угоднику!» И с тех пор обрел этот Феодор великую веру в святого и почитал его не как человека, но скорее как ангела Божия.
И потому, когда собирался он идти к святому за благословением, особенно когда наступал праздник, тогда забрасывал он сеть со словами: «Боже, во имя твоего угодника Кирилла, дай нам улов», — ибо без сомнений верил он в святого. И никогда не оставался он без рыбы: то одного осетра, то двух поймав, приносил их к блаженному. И так бывало много раз и никогда не приходил он к святому с пустыми руками.
Так шло время, и слава о блаженном Кирилле распространялась повсюду, и имя Кирилла, как нечто освящающее, было у всех на устах, и добродетель словно перстом указывала на него, причем одни хвалили смирение этого мужа, другие говорили о его воздержании и пользе от его слов, третьи рассказывали друг другу о его нищете и простоте. Оттого многие, презрев мирское, становились монахами.
Тогда же пришел и некий Игнатий, муж совершенный и великий в добродетели, имевший чин молчальника. Такую суровую жизнь он вел, как никто другой, так что после блаженного Кирилла он был примером для всех братии. Рассказывают о нем, что при своем великом воздержании и коленопреклонениях тридцать лет провел он, не ложась на ребра, но так, стоя, или чуть присев, вкушал немного сна. О возлюбленной же им нищете и нестяжательности нечего и говорить. Пожив в том чину много лет, он отошел к Господу.
И много людей отовсюду приходило к блаженному Кириллу, и за малое время братия сильно увеличилась.
Блаженный установил правило: в церкви никому ни с кем не беседовать и из церкви прежде окончания службы не выходить, но всем, каждому пребывать в установленном для него чине и славословиях. Также и подходя к Евангелию, и при поклонении святым иконам соблюдали они порядок старшинства, чтобы не было у них никакой сутолоки. Сам же блаженный Кирилл, в церкви стоя, никогда не прислонялся к стене и прежде времени не садился, и ноги его были словно столпы. И на трапезу выходили в порядке старшинства. На трапезе же, каждый на своем месте сидя, молчали, и никого не было слышно, кроме одного чтеца.
Братьям всегда давали три блюда, за исключением постных дней, когда поется «Аллилуйя». Сам же блаженный вкушал от двух блюд, и то не до сытости. Питьем его не было ничто другое, кроме одной воды. Вставая же после трапезы, все расходились по своим кельям, в молчании благодаря Бога, не уклоняясь на какие-либо беседы и не заходя по пути с трапезы к кому-то другому из братьев, разве что по большой необходимости.
Однажды же случилось одному из учеников святого, Мартиниану именем, пойти после трапезы к некоему брату по какой-то надобности. Увидев, что тот повернул к другой келье, святой подозвал его к себе и спросил: «Куда ты идешь?» Тот ответил: «У меня есть дело к живущему там брату, и потому я хотел зайти к нему». Святой же, как бы укоряя, сказал ему: «Так ли соблюдаешь ты монастырский чин? Разве ты не можешь пойти сначала в свою келью и прочесть там положенные молитвы, а затем, если тебе нужно, идти к брату?» И тот, чуть улыбнувшись, ответил: «Когда я прихожу в келью, выйти оттуда я уже не могу». Святой же сказал ему: «Так поступай всегда: первым делом иди в келью, и келья всему тебя научит».
Был и такой обычай: если кто-то принесет какому-либо брату письмо или подарок, то письмо, не распечатав, приносили к святому, также и подарок. Подобным же образом, если кто-то хотел послать письмо из монастыря, ни написать без отчего повеления никто не смел, ни послать.
В монастыре же и в кельях Кирилл повелел не держать ничего своего и своим ничего не называть, но все иметь, по апостолу, общим, чтобы не стать рабом того, что мы называем своим. Серебро или золото вовсе совершенно братией не упоминалось вне монастырской ксенодохии, то есть казны. Все потребное братья получали оттуда. Если же кто-то испытывал жажду, то шел в трапезную палату и там с благословением жажду утолял. Хлеба же и воды или иного чего-то подобного никогда в кельях не находилось, ничего нельзя было там увидеть, кроме икон. Одно только имели они попечение — превзойти друг друга смирением и любовью и оказаться первыми в церкви на службе. Так же и на работы монастырские, где бы они ни были, уходили они со страхом Божиим и работали не как для людей, но для Бога или перед Богом стоя. Не было у них никакого празднословия, ни вопросов, ни рассказов о мирском, но каждый молча соблюдал свое любомудрие. Если же кто-то хотел говорить, то не говорил ничего другого, как только из Писания, на пользу прочим братьям, особенно не знавшим Писания.
Существовало и большое различие в строе их жизни, ибо каждому из братии образ жития и меру правил давал сам блаженный. Те, кто умел, делали что-то руками и относили изделия в казну. Для себя же без благословения никто ничего не делал. Ибо, как мы уже сказали, все получали они из казны — и одежду, и обувь, и прочее, необходимое для тела. Сам же святой совершенно не мог видеть на себе какую-то красивую одежду и так и ходил в разорванной и многократно зашитой ризе.
И он просил всех и приказывал совершенно не иметь своих умствований и быть готовыми ко всякому послушанию, чтобы таким образом приносился плод Богу, а не своей воле.
Был у блаженного и такой обычай: отпев утреннее славословие и исполнив свое обычное правило, приходить в поварню посмотреть, какое будет братьям угощение. Блаженный просил служителя приготовлять братьям пищу, стараясь изо всех сил. А иногда и сам он своими руками помогал приготовить пищу и готовил братьям всевозможные блюда. Мед же и иные напитки, содержащие хмель, он повелел в монастыре ни в коем случае не держать. И так, этим запретом, отсек блаженный голову змию пьянства и самый корень его вырвал. Установил он не только при его жизни меда и иных хмельных напитков в монастыре не держать, но заповедал также не иметь их и по его преставлении.
И вот какое дарование блаженного достойно удивления: никогда, служа божественную литургию или во время чтения, когда читали другие или сам он читал, особенно же при своем келейном правиле, не мог он удержаться от слез, текущих от усердия. По этому можно понять, какие имел он усердие и веру в Бога.
Бывало так, что когда в монастыре чего-то недоставало, братья понуждали святого послать к каким-нибудь христолюбцам попросить у них для нужд братии. Он же этого никак не позволял, говоря: «Если Бог и Пречистая забудут нас на этом месте, то зачем и нужны мы в этой жизни?» И при этом утешал он братию и учил не просить милостыню у мирских людей.
Был у святого один ученик, Антоний именем, великий жизнью в Боге и имевший разум в делах как иноческих, так и мирских. Блаженный Кирилл посылал его раз в год купить потребное братьям для их тел — то есть одежду, обувь, масло и прочее. А сверх этого он из монастыря не выходил, если только не случалось какой-то необходимости. Когда же кто-то из мирских людей присылал милостыню, как от Бога то присланное принимали, благодаря Бога и Пречистую Его Мать.
Пришла однажды княгиня, жена благочестивого князя Андрея, чьей вотчиной была та земля, Агриппина по имени. Была она благочестива и очень милостива и имела веру в иноческий образ, особенно же в блаженного Кирилла, и хотела угостить братию рыбными блюдами. Но святой не позволил есть рыбу в Великий пост. Благочестивая княгиня попросила его разрешить братии есть рыбу. Но он никак не согласился с ней, сказав: «Если я так поступлю, то сам буду нарушителем монастырского устава, по сказанному: “Что созидаю, сам и разоряю”. И затем, стоит мне умереть, как начнут тогда говорить, что Кирилл повелел в пост есть рыбу». Так старался святой, чтобы ни в чем не был нарушен монастырский обычай, тем более — установленный святыми отцами. И княгиня, угостив братию постными блюдами, вернулась к себе домой, хваля твердость святого в подвиге.
Некий брат по имени Феодор, еще живя вдалеке от обители Кирилла, слышал о святом от многих и пришел в монастырь и молил святого принять его жительствовать с ним. Святой принял его и причислил к братьям, и тот жил здесь с братьями некоторое время. Ненавидящий же добро дьявол вложил в сердце Феодору ненависть к святому. И насколько прежде он верил святому, настолько после начал его ненавидеть, так что не мог уже ни видеть того, ни голоса его слышать. Будучи побеждаем этим чувством, приходит этот брат к вышеназванному старцу Игнатию и рассказывает ему о своем чувстве ненависти, которое испытывал к святому, и говорит: «Я хочу уйти из обители». Старец же ободрял его словами: «Терпи, брат, потому что от врага происходящее с тобой». Брат, утешившись, послушался старца и сказал: «Ладно, подожду один год, может переменится ко мне старец».
По прошествии же года не перестал враг разжигать у брата ненависть к святому. Не в силах больше с этим чувством бороться, приходит он к святому, чтобы исповедать ему свои тайные мысли и какую он чувствует к нему ненависть. Но когда он пришел в келью святого и увидел его, устыдился он его святых прекрасных седин и от стыда ничего из того, ради чего он пришел, не сказал. И хотел он так и уйти из кельи святого, но святой старец, имея дар прозорливости, понял, что брат утаил свой помысел и не сказал старцу, зачем пришел. И удержал он брата, и начал рассказывать ему про всю ту ненависть, какую тот к нему питал, и с какими мыслями к нему пришел. И понял брат, что ничто от святого не утаится. Исполнившись срама и стыда, попросил он прощения за все, чем согрешил перед ним в неведении. Святой же, утешая его, сказал: «Не огорчайся, брат Феодор! Все ведь ошиблись во мне, один лишь ты был прав и понял, что я грешник. Ибо кто же я такой, как не грешный человек и непотребный?»
Видя святого в таком смирении, брат еще больше сокрушался, каясь в том, что понапрасну чувствовал против него. Святой же, увидев, что брат кается и сокрушается, отпустил его, сказав: «Иди, брат, с миром в свою келью. Больше не придет на тебя такая напасть». С той поры брат пришел в чувство и каялся в прегрешении и тем самым обрел великую веру в святого. Жил этот брат в том монастыре прочие годы своей жизни во всяческом целомудрии, пока не отошел к Господу.
У блаженного же Кирилла был и такой большой дар. Когда кто-нибудь из странников приходил в оную обитель, а многие тогда из различных земель и городов приходили к святому, одни желая видеть святого и получить от него какую-нибудь пользу, другие же — чтобы жить у него, святой, имея дар провидения, окидывал их прозорливым взглядом, когда они еще только входили в монастырь, и сообщал оказывавшимся поблизости братьям: «Этот брат будет жить с нами вместе, а этот уйдет прочь». И то, и другое сбывалось по пророчеству святого.
Упомянутый выше брат Зеведей пришел однажды к святому за благословением. Святой же, открыв оконце кельи, видит, что у Зеведея красное лицо. И он спросил его: «Что, брат, случилось с тобой?» Тот спросил, о чем идет речь. И святой сказал ему: «Вижу, брат, что не постническое у тебя лицо, а мирское, хуже, чем у объедающихся». Устыдившись, начал Зеведей воздерживаться, чтобы больше не укорял его святой.
